Девичий паровозик. О странностях любви - Григорий Жадько

– Давайте еще немножко нальем. Я расскажу.

Мы выпили. Бутылка катастрофически пустела. Видимо фужеры были обманчивы. Она так хотела рассказать, что, вяло, махнув рукой, не стала закусывать, а продолжила:

– Тут все дело в его маме. И эта дача, и дом в Петербурге и акции пароходной кампании Лапшина и Сироткина и еще там много чего все записано на ней. Мой муж, Сергей, изначально был ей всем обязан и не придавал значения формальностям. Даже когда он работал на Сестрорецком заводе, что совсем в его положении было не обязательно, он докупал акции, и отдавал их маме. Я в эту бухгалтерию не лезла, а вот так случилось, что я осталось вдовой с двумя детьми, и реально у меня нет на руках ничего. Отношения у меня с его мамой всегда были натянутые. Ну, кто любит бесприданниц. Нет! Она, конечно, она не выставила меня за порог, все-таки ее родные внуки, кровинушка, но сказала мне, что такое положение будет продолжаться, только до того момента пока я вновь не выйду замуж. Что будет после этого, она не уточняла, но судя по всему, ничего хорошего меня не ждет.

– Да! Судьба, – сказал я.

Она придвинулась ко мне ближе.

– А я же поверьте живая. Меня еще можно отогреть. И этой дури у меня ведь раньше не было, не было совсем. Мне порой так стыдно становится. Вы верите мне?

Она взяла мою руку в свои ладони, как бы доверяя сокровенное. Я чуть отодвинулся, но руку освобождать не стал.

– Верю. Да конечно. Отчего нет. – Сказал я скороговоркой, и все-таки освободив руку, встал, поправил фитиль в лампе. Она вспыхнула ярче. Когда я сел, она опять подвинулась ко мне ближе.

– Давайте выпьем на брудершафт! – Сказала она вдруг, и я почувствовал, как язык у ней уже заплетается.

– Это ни чему! – сказал резко.

– Один поцелуй для дамы это разве много наверно свою Машу из рук не выпускаете?

Она разлила остатки коньяка.

– Вы лучше не пейте. Закусывайте Аида. Вас развозит.

– И что?

– Ничего.

– Я за все лето не брала толики в рот. Я же тупая и глупая моралистка и трезвенница. Вы разве не заметили. Но не сегодня. Сегодня все будет по-другому. Будет?

Она посмотрела на меня долгим вопрошающим взглядом.

– Не знаю, что вы имеете в виду?

– Да это я так. Ну, короче вы будете допивать коньяк или мне прикажете это делать самой.

– Вы сама себе хозяйка.

– Я, конечно, могу, но разве вы хотите видеть сильно пьяную женщину. Нет? Тогда поддержите меня. Я одна пить? Ни за что. Вот с вами Михаил, какой вы право.

Я не уступал ее просьбам. Тоже почувствовал, что мне хватит. «И вообще, зачем мне было столько пить?». Она подумала и тоже отставила бокал.

– Подождем! А почему вы не купаетесь. – Спросила она вдруг.– У нас тут все купаются. Пляж хороший. Жара. Или это из-за шрама?

– Откуда вы про него знаете?

Она осеклась. Почувствовала, что сказала лишнего.

– Нет. Мне все равно. Это я так предположила.

– Подглядываете!

– Это случайно получилось. Извините.

– Нехорошо!

– Почему нехорошо. Не совсем. Да. Понимаю. Ну не настолько. Вы прямо скажу Аполлон! Красавец!

Она поднялась и, держа в руках бокал, присела ко мне на колени. Я почувствовал запах ее французских духов. Волосы ее приятно защекотали мое лицо.

– Выпейте из моих рук.

– Зачем!

– Выпейте.

– И что дальше будет?

– Я вас поцелую.

– Мне тяжело.

– Вы упорный мальчишка. Я вам совсем не нравлюсь.

– У меня есть девушка.

– Вы не ответили на мой вопрос?

– Ну, если вы хотите, то да.

– Это горько слышать, никогда не говорите даме такие слова, что вы сейчас произнесли. Слышите никогда! Это сильно обижает. – Она погладила мое ухо и, укусив за мочку, прошептала. – Но я вас прощаю.

Она встала с моих колен и, подойдя к стене, примыкавшей к дому, постучала в нее. Скоро на пороге появилась очень молоденькая светловолосая девушка, одетая в легкое льняное платье из дешевого муслина.

– Даша! Принесите граммофон и пластинки. Вы там еще не спите?

– Я нет. А Варя прилегла.

– Смотрите там у меня! Еще одну лампу захватите из гостиной.

Когда девушка ушла, я поинтересовался, зачем все это.

– Обиженная женщина хочет послушать музыку! Я у себя дома. Что нельзя? – Сказала она жеманно, и томно посматривая на меня. – У меня есть записи, которые вы точно не слышали.

Через минуту появились две девушки. Одна несла аппарат, другая, что поменьше и которую очевидно звали Варя, рупор, пластинки и лампу. Нельзя сказать, что бы Варя была красавица. В таком возрасте девушка еще часто не зацветает, и как нераскрытый бутон мила именно своей скрытой красотой, внутренним содержанием не потраченной непосредственностью.

Заостренный нос, голубые глаза, по-детски чуть припухшие губы с пенкой, и особенно шляпка и самодельная диадема на голове заставляли на нее смотреть с улыбкой. Каждой маленькой девочке, да и взрослой женщине хочется носить корону или цветы! Приковывать к себе восхищенные взгляды, более утонченным вариантом такого украшения и была диадема, сделанная из бисера, стекляруса и плетеного конского волоса и бумажных цветов.

– Не ставьте, не ставьте. Заводите сразу.– Распорядилась Аида.

Я усмехнулся, покачал головой.

– Сестры погодки Сухотины. Живут у меня. Мать посадили за кражу, отец пьет горькую. Воспитываю, как могу. Забочусь. – Добавила она.

Девушки быстро установили прибор похожий небольшую деревянную тумбу-шкаф. Крышка и маленькие дверцы его были расписаны цветочной композицией. На боковых стенках и небольших дверцах был изображен дворцово-парковый пейзаж и дама, играющая на арфе. Место куда устанавливались пластинки, было обито тонким металлическим листом и позолочено.

– Что ставить тетя Ада, польку, мазурку?

– Посмотрите еще.

– Вот есть краковяк, так что тут? Лезгинка, тарантелла? – Бойко прочитала Даша.

– Дайте пластинки, сама выберу. Лампу зажгите.

Принесенная лампа была семилинейка. Она ярко залила зал желтым светом. Я испуганно оглянулся на кровать. Но убежище Маши мне показалось надежным. «Бедная Маша!» подумал я. «Бедная и несчастная! Лежит на жестком полу, боится пошевелиться. Все бока отлежала».

– Вы любите, Михаил вальсы, – обратилась она ко мне, – «Упрек любви», «Чертенок», есть «Розовые сны»

Конец ознакомительного фрагмента.